Ковпак терпеливо слушает и хмурится. Он огорчен, потому что не слышит того, что хотел бы услышать. И берет слово:
-- Не согласен я с вами, хлопцы. Не согласен! Потому что вы главного не видите.
Того, что закон наш не предусмотрел фашистскую оккупацию. Так или нет? Так! Что же следует? А то, что,
если этого не предусмотрел закон, мы, люди, обязаны учесть. Тогда мы и закона не нарушим, и решим правильно, справедливо, по-советски, как и подобает коммунистам.
Вначале его слушали недоверчиво -- чудит, мол, наш старик. Но затем железная логика Ковпаковых рассуждений взяла верх. Сослуживцы признали: а ведь Дед прав! Нельзя же, в самом деле, сбрасывать со счетов то, что было, словно его и не было вовсе.
Закон действительно становится слепым, если мы, юристы, сами не хотим быть зрячими... http://lib.kharkov.ua/MEMUARY/ZHZL/kowp ... tures.htmlПришел однажды на прием к Ковпаку известный партизан, пришел как к своему бывшему командиру. Не панибратствует, но и чужаком себя здесь не чувствует. Знает, что Дед не терпит развязности, но и тех не одобряет, кто его обижает, полагая, что в мирной жизни Ковпак уже не тот, что прежде. Здоровается. Генерал отвечает приветливо, называет гостя по имени-отчеству. Тот и рад, и смущен. Рад, что не забыл его командир, смущен же от мысли, что не с добром явился он сюда и через минуту опечалит старика. А тот уже уловил тревогу в глазах бывшего бойца.
-- Ты, Петро, если что не так, сразу и выкладывай. Не тяни, не люблю, сам знаешь. Что у тебя стряслось?
И вот стала разматываться давняя нить, так перепутавшаяся, что остался у человека единственный шанс ее распутать -- идти к Ковпаку. Он непременно должен выручить, больше некому....
Однажды после боя вконец измотанные люди остановились на привале. Уселись поближе к огоньку быстро и сноровисто разложенного костра. Кто мгновенно погрузился в тяжелый солдатский сон, кто первым делом почистил оружие и одежду, кто с голодухи аппетитно захрустел сухарем. Чуть в стороне от спящих -- группа неистребимых весельчаков, для которых лучший отдых -- вволю посмеяться. Среди этой хохочущей братии задержались и Ковпак с Рудневым, обходившие стоянку. Неожиданно из темноты возникла женская фигура.
К костру, тотчас приковав к себе всеобщее внимание, неслышно приблизилась статная молодица. Поднял голову и генерал:
-- Кто такая?
Гостья поздоровалась и заговорила тихо, но непринужденно, словно продолжая давно начатую беседу. Обращаясь к сидевшему среди хлопцев Ковпаку, молодица подала ему свежевыпеченную буханку хлеба с положенным сверху щедрым ломтем сала. Одновременно протянула и сверток: пару белья и мягкие портянки...
-- На здоровье вам, отец, есть и носить! Словно подкинутый пружиной, генерал молодо, с необычным проворством вскочил с места и, уважительнопоклонившись, принял подарки. Потом пожал женщине руку, растроганно улыбнулся:
-- Спасибо душевное тебе, дочка! Спасибо от всех нас...
Молодица больше не проронила ни слова. Плотнее закуталась в платок, легко склонилась в ответном поклоне всему честному народу, сидевшему вокруг огня, и шагнула обратно в темноту, провожаемая восхищенными взглядами... Хлопцы молчали. Им ничего не нужно было разъяснять. Война не смогла отнять у них драгоценное качество -- глубоко чувствовать и понимать других людей. Наоборот, именно беспощадная неумолимость войны сделала советского человека еще более чутким и благородным. Только будучи таким, он мог победить фашизм -- силу, противоположную ему во всем. Таковы хлопцы Ковпака, таков и он сам, их вожак. Сидор Артемьевич тут же передал дар женщины Михаилу Ивановичу Павловскому, своему помощнику по хозяйственной части, как это и было принято в соединении.
-- Понял, что к чему, Михаил?
-- Как не понять, -- откликнулся Павловский. -- От сердца это...-- И притом такого, в котором любви к Родине не меньше, чем у всех нас, воюющих... -- задумчиво добавилко миссар.
-- Вот-вот! -- кивнул Дед на рудневские слова.
--Оно самое! И надо же такому случиться -- как раз в эту минуту один из хлопцев произнес:
-- Живем, ей-богу, как при коммунизме! Судите сами, ни тебе денег никаких, ни всяких там бюрократов... Благодать! Знай одно -- лупи фрицев. Штаб, как положено, все подсчитает и запишет, а командир с комиссаром к награде представят. Житуха! Верно?
Высказывание было встречено гробовым молчанием. Оно словно придавило шутника. Он притих, сжался, предчувствуя недоброе. Ждать долго не пришлось. Ковпак не ответил, а буквально ударил словами:
-- Вот какой ты, оказывается! А я и не знал... Спасибо, что научил. Буду теперь знать, какой у тебя коммунизм! Прямо скажу -- никудышный... Я бы постыдился такой на людях выставлять. Идет война, люди гибнут, весь народ страдает... И это, по-твоему, коммунизм? Нашел чему радоваться. Коммунизм -- это мир и счастье, труд, это плуг, а не автомат. Понял? Парень сгорал от стыда, стоя перед товарищами, перед Ковпаком, перед Рудневым. Перед теми, кто был совестью народа, его "апостолами". Стоял и молчал, потрясенный тем, во что обернулась его шутка. Еле нашел силы пробормотать:
-- Простите, товарищ генерал. Понял я, каким дурнем себя перед людьми выставил. Слово даю боевое, что вовек вашей науки не забуду....
Тем дело тогда и кончилось. Но генерал с того дня особо интересовался, как воюет тот хлопец. И ни разу не имел повода огорчиться, видно, случившееся пошло ему на пользу. Сейчас оно вновь предстало перед глазами Ковпака. И Дед с прежней требовательностью пристально взглянул на сидевшего перед ним посетителя: ведь это был тот самый шутник...
Что же на этот разпривело его сюда? Во всяком случае, беда. Это ясно. Бывший боец начал наконец свой невеселый рассказ:
-- Это стряслось, когда праздновали мы великую нашу Победу. Собрались по такому поводу друзья, чтобы поднять по братской чарке за тех, чьими руками, чьей жизнью и кровью Победа добыта. Известное дело -- с харчами туго, что по карточкам достанешь. Стол все же, хоть и скромный, собрали. Пошел я на базар, добыл немного хлеба, сало и лук. Уложил все в свой партизанский сидор, затянул горловину, закинул на плечо, поблагодарил и -- зашагал к воротам! О плате и не подумал. Тетка, ясное дело, в крик: "Караул! Держите вора!" Лишь заслышав этот вопль, "провиатор" очнулся и побелел от мысли: "Подвела старая лесная привычка, партизанская, брать то, что люди дают от души, никаких денег не требуя. Господи, что же я наделал!". Он бросился к орущей тетке, чтобы уладить недоразумение, но было уже поздно. Словно из-под земли вырос милиционер. Парень попытался объяснить свою оплошность, но от волнения не сумел. Милиционер подозрительно смерил его с головы до ног и ледяным голосом приказал:
-- Уплатите за товар и следуйте за мной.
Остальное понятно: вчерашний боевой партизан сегодня предстал перед судом...
Ни одним словом не перебил Ковпак рассказчика. А тот не спускал глаз с невозмутимого лица недавнего командира, пристально и укоризненно глядевшего на него. Паузу, ставшую нестерпимой, прервал:
-- Знаю, а потому не спрашиваю, помнишь ли наш тогдашний разговор о коммунизме...
-- Да разве забудешь такое?
-- Вот и я так думал, а ты, выходит, забыл.
-- По правде говоря, получилось хуже некуда. Но ведь не умышленно же я! Поверьте, Сидор Артемьевич, я с вами как на духу!
-- Кабы ты врал, разве бы стал я вот так говорить с тобой? -- вздохнул Ковпак. Помолчал...
-- Ну а закон наш, брат, для всех один писан. Один на всех, понял? Это святая правда. Мы за нее и воевали, потому что сами этот закон для себя же и поставили!
-- Да я, Сидор Артемьевич, ничего у вас не прошу и не хочу. Не за тем пришел. Закон -- не обида для меня, потому что прав он, а не прав я... Просто горько мне за все и перед вами стыдно до невозможности.
-- Правильные слова слышу, и рад, что слышу их. Рад, потому что именно так и должен говорить наш человек, советский, да еще и мой бывший боец... Что же касается суда, то, конечно, ты и сам понимаешь, без меня, что он будет непременно. И, как я полагаю, суд тебя оправдает, потому что злого умысла у тебя не было и быть не могло... Что пришел ко мне -- одобряю, друзьям, а тем более боевым, так и нужно. Буду тебе рад всегда. Заходи хоть сюда, хоть домой. Ну, ты как, успокоился малость?
-- Факт!
-- Тогда иди с богом! И запомни: коммунизм, сам понимаешь, еще не наступил и сам по себе не наступит. И ты, и я, и все мы построить его должны своими руками, своим трудом. И конечно же, порядком нашим, революционным, советским...